Нет лучшего способа сбрендить, чем Кафка вместо секса.
Вот и прошёл год.
Целый год какого-то совершенно бездумного существования.
И вот я сижу перед формой новой записи в дайри, слушаю "Be The Light", реву и пытаюсь что-то написать, чтобы ощущение кирпича, лежащего на рёбрах, отпустило хоть немного.
Прошёл год, большая часть которого не зафиксировалась в памяти совершенно. Кажется, что прошёл максимум месяц. Всё слишком ярко. Каждое воспоминание.
Я всё помню.
Я помню, как я падала в обморок, а внутренний голос орал, что у нас куча дел и нельзя. И я вставала, зажимала в ладони ватку с нашатырём и шла дальше. Я помню, как было стыдно стоять в дорогущей гостинице в совершенно бомжатском виде, без макияжа и с грязной головой. Я помню, как было страшно, что меня, вот такую, может кто-то увидеть. Это было действительно очень страшно. Я помню, как у меня тряслись руки, когда я красила Джул. Я помню, как я начала реветь с уже накрашенными глазами, потому что ничего не успевала. Я помню, как я хотела выкинуть в окно либо утюг, либо себя. Я помню, как хотелось плакать от холода, как хотелось сесть в своей изящной узкой юбке прямо на асфальт и, желательно, замёрзнуть насмерть как можно быстрее. Я помню ощущение беспомощности, когда ты должна что-то сделать, но тебе страшно, потому что либо отпиздят свои, либо охранники. Я помню, как безграничная любовь переходит в чувство, самое близкое к которому - ненависть, потому что тебе так страшно и нервно за людей, что у тебя возникает непреодолимое желание наорать на них, как на кучку маленьких глупых детей. Помню, как не хотелось верить своим ушам и квоновскому "рощия". Помню, как меня тошнило от усталости, но в моём желудке два дня не было совершенно ничего. Помню, как орала маме в телефон, что у меня нет ни рубля на проезд, а она мне не могла ничем помочь, потому что была на выборах. Помню, как проснулась без будильника через 2 часа сна после 70 часов бодрствования. Помню, как мы злились на Чжэхё, который спалил вид из окна гостиницы - мы испугались, что туда ломанутся толпы. Я помню, как обидно, когда воспитание не позволяет даже посмотреть на человека издалека, не то что подойти к нему. Я помню мысль - нет, даже не мысль, какой-то транспарант на подкорке - о том, что у нас нет права на ошибку. Мы не можем опоздать ни на минуту. Мы не можем облажаться нигде. От этой мысли должно было быть очень страшно, но времени бояться тоже не было. Я помню, как мы пили и не пьянели совершенно.
А ещё я помню, как смотрела на него, стоящего в десяти сантиметрах от меня - я совершенно бесстыдно пялилась на его профиль, как заколдованная, не веря, что это не фотография, а живой человек. Я помню его взгляд - открытый, добрый, немного смущённый. Я помню, как было стыдно за то, что я веду себя как тупая влюблённая кореянка. Я совершенно не помню его ладонь - ту самую, которую так сильно хотела детально изучить при первой же возможности, зато помню, как странно бы это не звучало, жар его тела, обжигающее тепло его руки, волею судьбы вплотную прижатой к моей. Я не помню его "до свиданья" в аэропорту, но я помню, что он смотрел на меня и я знаю, что это было мне, это было извинением за его смущённое молчание на хэндшейке.
"я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я..."
Целый год какого-то совершенно бездумного существования.
И вот я сижу перед формой новой записи в дайри, слушаю "Be The Light", реву и пытаюсь что-то написать, чтобы ощущение кирпича, лежащего на рёбрах, отпустило хоть немного.
Прошёл год, большая часть которого не зафиксировалась в памяти совершенно. Кажется, что прошёл максимум месяц. Всё слишком ярко. Каждое воспоминание.
Я всё помню.
Я помню, как я падала в обморок, а внутренний голос орал, что у нас куча дел и нельзя. И я вставала, зажимала в ладони ватку с нашатырём и шла дальше. Я помню, как было стыдно стоять в дорогущей гостинице в совершенно бомжатском виде, без макияжа и с грязной головой. Я помню, как было страшно, что меня, вот такую, может кто-то увидеть. Это было действительно очень страшно. Я помню, как у меня тряслись руки, когда я красила Джул. Я помню, как я начала реветь с уже накрашенными глазами, потому что ничего не успевала. Я помню, как я хотела выкинуть в окно либо утюг, либо себя. Я помню, как хотелось плакать от холода, как хотелось сесть в своей изящной узкой юбке прямо на асфальт и, желательно, замёрзнуть насмерть как можно быстрее. Я помню ощущение беспомощности, когда ты должна что-то сделать, но тебе страшно, потому что либо отпиздят свои, либо охранники. Я помню, как безграничная любовь переходит в чувство, самое близкое к которому - ненависть, потому что тебе так страшно и нервно за людей, что у тебя возникает непреодолимое желание наорать на них, как на кучку маленьких глупых детей. Помню, как не хотелось верить своим ушам и квоновскому "рощия". Помню, как меня тошнило от усталости, но в моём желудке два дня не было совершенно ничего. Помню, как орала маме в телефон, что у меня нет ни рубля на проезд, а она мне не могла ничем помочь, потому что была на выборах. Помню, как проснулась без будильника через 2 часа сна после 70 часов бодрствования. Помню, как мы злились на Чжэхё, который спалил вид из окна гостиницы - мы испугались, что туда ломанутся толпы. Я помню, как обидно, когда воспитание не позволяет даже посмотреть на человека издалека, не то что подойти к нему. Я помню мысль - нет, даже не мысль, какой-то транспарант на подкорке - о том, что у нас нет права на ошибку. Мы не можем опоздать ни на минуту. Мы не можем облажаться нигде. От этой мысли должно было быть очень страшно, но времени бояться тоже не было. Я помню, как мы пили и не пьянели совершенно.
А ещё я помню, как смотрела на него, стоящего в десяти сантиметрах от меня - я совершенно бесстыдно пялилась на его профиль, как заколдованная, не веря, что это не фотография, а живой человек. Я помню его взгляд - открытый, добрый, немного смущённый. Я помню, как было стыдно за то, что я веду себя как тупая влюблённая кореянка. Я совершенно не помню его ладонь - ту самую, которую так сильно хотела детально изучить при первой же возможности, зато помню, как странно бы это не звучало, жар его тела, обжигающее тепло его руки, волею судьбы вплотную прижатой к моей. Я не помню его "до свиданья" в аэропорту, но я помню, что он смотрел на меня и я знаю, что это было мне, это было извинением за его смущённое молчание на хэндшейке.
"я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я всё помню. я всё помню. мне хотелось бы забыть, но я..."